Pictures and Stories: 093 - 094

caquet

 

День не задался. Нет, в целом-то он звенел в окно солнечными трелями и манил в луга, но… не работалось Афанасию Афанасьевичу. Всю жизнь воспевая своей поэзией светлое царство мечты, он и не думал, что Некрасов, который ему давно кивал на не менее важную роль поэзии –социальную – мог оказаться прав. Лишь взявшись за перевод великой трагедии своего как это не казалось бы странным соотечественника «Фауст», Фёт ощутил себя пойманным в капкан очарования поэтического обличения пороков человека и общества, что его породило. Захотелось последовать примеру Гоголя и сжечь все свои неоконченные труды ввиду их никчемности и мелкой воды, в которой они предоставляют мыслям читателя барахтаться. Но это-то завсегда успеется, подумал Афанасий Афанасьевич и, с легким раздражением, обращенным, прежде всего, против самого себя, решительно отодвинул черновой набросок перевода очередной главы трагедии Гёте. Присев к окну с дарящей ему облегченье при любой жизненной каверзе чашкой чая, Фёт вскоре забылся, залюбовавшись видом – все-то ему в сельской жизни радовало глаз – и полет бабочки, и проказы козы, забравшейся в огород, и напевный выговор крестьян, перебрасывающихся прибаутками, управляясь по барскому хозяйству. И подумалось тут поэту, что как бы не важна была правда в этом мире в любом труде, должно оставаться место и мечте. А значит – и той самой чистой поэзии, чьей лире он поет славу уже не первое десятилетие. И будет петь, пока душа его, стареющая вместе с телом и потому, наверное, слегка черствеющая в восприятии красот жизни, сможет отзываться на ту поэтику, что его окружает. Афанасий Афанасьевич улыбнулся и вернулся к работе. Только вместо «Фауста» он выдал на-гора несколько лиричнейших стихотворений…

 

neya_iliya

 

Мастодонт Сидоров пил растворимый кофе, покачивая тапкой. Вторую тапку Сидоров, как полагается рассеянному мастодонту отечественной литературы, забыл где-то под кроватью. Или под столом. Что ему, Сидорову, тапка. В голове у него зрел замысел нового романа. О нем и думал Сидоров, поеживаясь от утренней прохлады и кутаясь в махровый мастодонтовый халат. За окном туманился тропический пейзаж. Сидоров попытался сконцентрироваться, но обломался - так толком ничего и не разглядел. "Зрение падает, - мысленно вздохнул он и покачал головой. Потом вспомнил Наташу: - А хорошо это она придумала - окно во всю стену". Воспоминание о Наташе мигом попортило Сидорову всю ткань романа.
"Ах, Наташа, - думал Сидоров, - как же могла ты! Вот так, взяла, уехала, бросила все - дом, меня, книги мои! Кто теперь рукописи мои вычитывать будет? Кто их перепечатывать будет - я в этом компьютере не понимаю ни черта! Кто будет окна мне мыть вот эти, во всю стену? Ладно, хрен с тобой. Пойду, работать надо".
Сидоров встал, потянулся, снова поежился, повозил по стеклу пальцем - и да, обнаружил там густой слой пыли. Порадовался, что не зрение подводит, подумал лениво, что надо бы завести прислугу, но решил подумать об этом потом и двинулся в сторону кабинета.
Писал Сидоров исключительно пером. Старинная чернильница-непроливашка, сохраненная еще отцом его с гимназических времен, считалась талисманом и всегда стояла на столе, наполненная свежими чернилами. Где их брала Наташа, черт ее разберет.
Сидоров сел за стол, стряхнул с полуисписанного листа пыль и крошки, решительно взял в руки перо и обмакнул его... Точнее, попытался обмакнуть. Из чернильницы вылетела сонная муха, презрительно жужнула Сидорову прямо в физиономию и полетела спать на потолок.
"Ах, Наташа! - снова мысленно вздохнул Сидоров, - Ну как она могла! Она погубила мой талант, погубила во мне великий мой дар! Я ни строчки больше написать не смогу!"
Запустив пером в нахальную муху, Сидоров вернулся в столовую и стал глядеть в окно. Вдруг на дорожке к дому показался женский силуэт. Сидоров вытянулся в струнку, пытаясь разглядеть посетительницу. Наташа! Она осознала! Она вернулась! Окрыленный Сидоров, теряя тапки, ринулся к дверям.
Раздался звонок - и двери распахнулись одновременно с халатом. Незнакомка, стоящая на пороге, отвела глаза и тоном профессиональной сиделки сказала: "Меня прислала Наталья Александровна. Вам, по ее словам, необходима идеальная прислуга". Жарко покрасневший Сидоров, придерживая предательский халат руками, растерянно кивнул. "Меня зовут Мери", - произнесла незнакомка и, отстранив Сидорова, вошла в дом. Порылась в сумочке, достала пузырек чернил. "Где у вас кабинет?" - "Т-там! - ткнул Сидоров пальцем. Мери направилась в указанную сторону.
В голове Сидорова пронеслось вихрем благодарное: "Ах, Наташа!" - и он ринулся за новым своим ангелом - в голове его стремительно рождался гениальный эпизод.

 

imb_irj